Профессор (беря зачетку): «Так, вы кто у нас? Ага, Евгений Пустозвонцев. Что у вас там, в билете — «Евгений Онегин»? Ну, что же, расскажите мне, голубчик, что вы знаете про своего тезку?» Студент: — Про Жеку то? — Про какого Жеку?
- Ну, у меня у самого кликуха такая – Жека! — Вот как! Вообще то, насколько я помню, у Онегина никаких таких кликух, как вы изволили выразиться, не было. Ну, что ж, продолжайте. — Ну, там вначале дядя честно правил… — Простите, чем же это он правил? — Ну, это…там, как бы не написано. — Ага. Ну, как бы продолжайте. — Ну, а потом он себя уважать заставил. А чего, блин, заставлять! Я бы и так зауважал! Прикинь – отстегнул ему коттедж, прикид всякий, бабла там… — Хм. Прикинул – старик не слабо отстегнул! — Ну! — А что, у Пушкина прямо так и написано – «Бабла»? — Не, зачем! Пушкин – он реальный мужик был. Все в натуре писал, реально как бы. — Может, вы хотите сказать, что он был реалистом? — Ну! — Ну- ну. А Жека что же? — Жека-то? Ну, он вначале отстойный совсем был, ну – типа ханурин. У него непруха была сплошная, облом полный,…а как наследство накатило – сразу понтовый стал. А чего не стать, если на шару? — Простите, как вы сказали? На какую шару? — Ну, типа на халяву. — Ага! Так. Ну? — Ну, поканал в коттедж — оттянуться. Ну, там — речка, цветочки, пчелки шастают, то да се. Ну, типа — природа. — Ага, понимаю. Как это у вас живописно выходит. Скажите, а люди там водились на этой типа природе? — Ну! В Натуре! Там сосед был баклан такой торкнутый – Ленский. Ну, по лесу бегал с длинным хаером, писал там чего-то — ну, в общем – ошпаренный совсем. — О, Господи! Бедный Ленский! Ну, хорошо, а еще кто? — Ну, там еще две герлы были, как бы сестры… — Ага! А вы случайно не помните, как этих герлов звали? — Ну! Одна Олька – она с Володькой Ленским тусовалась. А вторая, Танька – вааще была шиза удолбанная! — Какая, простите, шиза? — Удолбанная, ну, в смысле ушлепнутая, типа – странная. — Ага! Очень вы своеобразно и любопытно излагаете. Ну – дальше. — Ну, чего, блин? Короче, она как Жеку увидала и сразу тащиться стала от него. Тащилась-тащилась, а потом у нее крышу снесло и она колбасить стала… — Это, в каком же смысле колбасить? — Ну, как бы переживала. — Ага, понятно! И до чего же доколбасилась? — Кто? — Ну, эта – Танька, шиза удолбанная. — Аа…ну, она заколбасила и стала писать ему это…забыл, как называется… ну, когда не эсэмэс и не емейл, а на этой в натуре – на бумаге… — Типа – письмо? — Во! Точно! — И что же она ему написала? — Ну, что ей стремно все и жизнь не в кайф. Ну, типа – я вам пишу, чего еще в натуре? — Так, так – ну как же интересно! А Жека, что же? — А чего – Жека? Он – ничего. Он же знал, что она удолбанная. Но он над ней стебаться не стал. Ну, нарисовался там, крышу ей вправил, чтоб не глючила и уканал опять. — Очень любопытно! Прямо типа драмы. И что потом! — Ну, потом там тусовка была у Таньки на бёзнике. — На чем, простите? — Ну, на дне рожденья. Потом там разборка была у Жеки с Ленским из-за герлы. А потом они стрелку забили, ну, типа – дуэль. И Жека Володьку замочил. — Переживал, наверное? — Ну! Ведь корефаны были. Но там такой расклад был, что сканать никак нельзя. Ну, и пришлось замочить! — Да, я понимаю. И что же потом приключилось с вашим тезкой? — Ну – чего? Опять тормозить стал, все не в кайф, замырзаный стал совсем, отстойный, ну, это… — Можете не переводить, я уже как-бы научился…понимать. И что же – на том все кончилось? — Не, зачем! Он однажды на одной тусовке нарисовался, ну типа – на балу. А там – Танька. — Которая шиза? — Не, она там уже не шиза! Она уже с понтом такая, герла не хилая, генеральша в натуре!
- Да, не слабо! А Жека что ж? — Ну, он, конечно, к ней подвалил. То да се, фуё-маё – ну, типа я от тебя тащусь, а все остальное мне не в кайф! — Ага! Интересно! А Танька что же? — Ну, чего Танька? Она ему – ну, ты, вааще, чипидрос клевый,но я другому отдалась! — Вот даже как? — Ну! И он совсем отпал, тормозной такой стал — как долбоящер!...ну, вот…вроде и все! — Мдаа. Очень впечатляющий рассказ, очень! Ну, и как же мне оценить ваш ответ? Вы сами-то как думаете? — Ну, я думаю это…может на троечку? — А может на пятерочку? — Да, нет профессор, что вы – на тройку! — А я думаю, может, все же — на пятерку? — Да ничего, тройки хватит. — Ну, не скромничайте, голубчик. Если бы Пушкин мог слышать все эти ваши сленги и идиомы – у него бы крышу сразу снесло! От вашего великого и в натуре, блин, могучего. Ну, типа – языка. Нет, я все же думаю – на пять! — Да, ну что вы профессор – лучше три! — Ну, вот что, дорогой мой. Вы мне такого тут наговорили, что мне ваш ответ совсем не в кайф! Я не знаю, на каком языке вы тут изъяснялись, но не на русском, это точно! Так что экзамен по русской литературе обойдется вам в пять штук. — А трех тысяч не хватит? — Нет, дорогой мой, не хватит. А то мне очень стремно будет. — Жаль! — Ну-ну! Не тормозите, голубчик. А то еще заглючите и крышу совсем снесет! Кстати, у вас есть…это самое? — Ну, я взял на всякий случай. — В конверте, как я учил? — Ну, да. Реально. — Вот и отлично! Кладите ее сюда в ящик стола мою пятерку. Вот так! А вот вам ваша троечка (ставит оценку, расписывается, отдает зачетку студенту). Вот теперь можешь канать отсюда спокойно, Жека. Евгений, блин, Онегин!
